Ольга Чугай
1944, Москва
Чугай Ольга Олеговна воспитывалась в семье деда, профессора-филолога А.С.Беднякова. В 1964 поступила на исторический факультет МГУ. Доучившись до последнего курса, решила не защищать диплом, а, по совету профессора П.А.Зайончковского, профессионально заняться литературой. В 1990 окончила Высшие литературные курсы при Союзе писателей СССР. Стихи писала с ранней юности, начала печататься с 1965 в альманахах и литературных журналах («Новый мир», «Юность»). Занималась переводом поэзии с английского, чешского и других языков. Руководила литобъединением в УДН им. П.Лумумбы, молодёжной литературной студией при СП. С 1977 по 1990 вела «Лабораторию первой книги» при Московской писательской организации. Составитель и автор первой «перестроечной» антологии Граждане ночи (М., т. 1 в 1990, т. 2 в 1992). Автор двух сборников стихов Судьба глины (М.: Советский писатель, 1982) и Светлые стороны тьмы (М., 1995).
11.10.2004
┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
На красный свет, на соловьиный свист
разбойничий в лесу окоченелом
летит моя душа, расставшись с телом:…
на зов последний: как последний лист.
А может быть, все бабочки на свет,
а может быть, и дети на опасность
летят вот так же, чувствуя неясно
последний миг, но видят только свет.
Ветер пронзительно дует с востока,
Мокрым полотнищем бьёт по щекам.
Не возвращаются издалёка
Те, кто уходит по облакам.
В прежнее русло ручей не вернётся,
Старицу время затянет травой,
Старое дерево не разогнётся,
Я не услышу твой голос живой.
Вспомню, как сердце смятенное билось,
Ветер распахивал полы плаща.
Время прошло – ничего не забылось,
Кроме короткого слова: Прощай!
1970
Созреет юное вино
Во мгле сосудов тонкостенных –
Так в превращеньях постепенных
Свершиться осени дано:
Она оставит колосок
У края скошенного поля,
Вернёт синичий голосок
И звон заречных колоколен
Вплетёт в открытое окно.
В небесном пламени дано
Заполыхать листом кленовым
И вдруг очнуться в мире новом,
Где жить бессмертно суждено.
1970
Летний, ликующий лес,
Ливень, летящий отвесно...
Тесно (признайся мне честно) –
От рукотворных чудес...
Гордо несут облака
Животворящую воду,
Тёмную нашу природу
Оберегают века.
Дикое око звезды,
Зёрнышко малой планеты –
Это вселенной приметы
В зеркале талой воды.
Чёрный от копоти снег
В пригороде растает –
Видишь? – Звезда прорастает.
Слышишь? – Поёт человек.
Что это? – Эхо... Замри!
Вслушались... Вдумались... Вникли…
Шорох. Рожденье зари.
Вот из чего мы возникли.
1971
Закрутилась
Мельница солнца.
Повелела
Сыпаться листьям.
И пошло:
По кругу! По кругу!
Что ни день –
Быстрее, быстрее!
Облетают листья,
И птицы
Улетают,
Катятся звёзды.
Вот какое странное время.
Наступило время
Догадок.
Наступило время
Отгадок.
Всё быстрее
Кружится солнце.
Всё быстрее
Падают листья.
Не удержишь их, не окликнешь…
Всё быстрее дни убегают.
То-то было медленно
Летом!
1972
Смеркается. Снег налетает с реки,
А ветер – не высунуть носа наружу.
Давай мы сыграем в четыре руки
Сегодняшний вечер, и ёлку, и стужу.
Давай позабудем про тяготы лет,
Припомним недавнюю молодость нашу,
Давай же сыграем рожденье на свет
И выпьем терпения полную чашу.
И звяканье стёкол, и клавишей звон
Подхватит вожатый ночного трамвая:
Сегодня, сегодня от наших окон
В пространство дорожка бежит световая –
Хватило бы дров, доброты и тепла,
Желанья, чтоб мир наш вращался безбедно,
А если при этом сгорели дотла,
То свет и тепло не исчезли бесследно.
Смеркается, снег налетает с реки,
И вьюга – не высунуть носа наружу.
Давай же сыграем в четыре руки
И вечер, и праздник, и ёлку, и стужу!
1972
Сад
Чеканная сентябрьская прохлада
Калитка сада, лестница и дверь.
Весь мир закован в латы листопада.
Ах, осень, осень, где же мы теперь?
Садовый рай от двери до калитки
За эти дни разденется до нитки,
Придёт октябрь, а там – того гляди –
Зарядят непрерывные дожди.
Как мало нам от этой жизни надо:
Свидания в неделю листопада,
Сухой щелчок щеколды у виска,
Да твёрдая и тёплая рука.
Помедли, осень, дольше потяни! –
Со страхом и тоской встречаю дни:
Вот-вот исчезнет то, что тихо грело,
И, догорая, всё же не сгорело.
Гори-гори – сгорать повремени.
1972
Прощание
1
Мне эту ночь и вброд не перейти,
И вплавь не одолеть.
Тону и слышу:
Любимая, счастливого пути!
2
Состав товарный вылетел на мост,
Летят из-под колёс осколки звёзд,
И ни одна из дымного провала
Во мраке не мерцает, как бывало –
Опять Харон кого-то перевёз.
Ещё вода за лодкою дрожала,
И повторяло эхо стук колёс:
Опять...Харон...кого-то... перевёз!
1973
Сгинь – говорила
И плакала, и умоляла,
Сгинь, наказанье моё!
Но оно меня не оставляло,
Мучило, мяло,
Баюкало в душных заботливых лапах
И прибегало на боль,
Как собака на запах.
Сгинь, удались, растворись
В темноте заоконной,
В чёрном колодце любви,
Нависающем чашей бездонной.
Но оставалось со мною –
Куда бы я не убегала,
В каждом спасеньи
Безумием подстерегало,
Только до слёз
Наигравшись сердитой игрушкой,
Лампу гасило,
Прикинувшись сонной подушкой,
И обернувшись пылинкой, безделкой, мгновеньем,
Тихо шептало: простись со своим вдохновеньем...
1973
Грач
Какая встреча!
Здравствуй, птица грач,
Среди зимы
На городской помойке,
На свалке небывалой новостройки
Зазимовал?
Не жалуйся. Не плачь.
Непрошеные вестники весны,
Пииты обездоленной природы,
Опасным суррогатом кислорода
Невольно в заблужденье введены.
Что выпало?
Зачем друг другу врать?
Мы все нужны: я – дочери и мужу,
И если стае ты пока не нужен,
То нужен мне,
Нескладный зимний грач.
Какая встреча!
Заблудились мы,
Без времени
Во времени плутая,
И наши перелёты, наши стаи
Там – в осени,
А мы – среди зимы.
1974
Так живём, словно мы опоздали родиться,
И приходится в старые тряпки рядиться,
И на свалках огромных чужое искать барахло.
Может быть, наше время ещё не пришло?
Но чужое, чужое, чужое течёт сквозь стекло!
1975
То, к чему прикасались
Руки твои –
Истлело.
Медленно жизни огонь
Пожирает всё, что живёт.
То, к чему прикасалось,
Сердце твоё –
Уцелело. –
Дольше нас
Только любовь живёт.
1975
Подземная река
1
Так медленно подземная река
С лица земли под зёмлю уходила,
Что я её дорогу проследила
За шагом шаг – и вместе с ней вошла
В её владенья – в карстовое царство,
Где слёзы и вода – равно – лекарство
От страха смерти... но бессилен страх,
Там, где река в забвенье пребывает,
С лица земли уносит и скрывает
Живую воду в мёртвых берегах.
2
Слушать капли в карстовой пещере,
Слушать,
слушать,
слушать –
забывать,
В темноте по-волчьи завывать
Молча.
Я молчу. Журчит вода,
Да в руке дрожит свечной огарок.
Проживу, как мёртвый,
Без припарок.
Никому.
Ни слова.
Никогда.
Это одиночество чадит,
Огонёк оранжевый чудит,
В темноту из рук не убегает,
На ладони бабочкой сидит.
Вспомнила! – Всю жизнь люблю огонь –
Острое дыхание погонь
В затылок.
1978
Только в песне настоящей,
Обрываясь и дрожа –
Этот признак холодящий,
Словно лезвие ножа.
Вон из плена рвётся слово,
Прочь на волю рвётся звук,
Рыба дразнит рыболова
И река бежит из рук.
Не поймать на уговоры,
На посулы, на испуг –
Тайный смысл сдвигает горы,
Не пугаясь тайных мук.
И бредёт в траве по пояс
Без дороги – наугад –
То ли песня, то ли повесть,
Сложенная жизнь назад.
1978
Снился мне сон бесконечный:
В белой воде по колено,
Не ощущая движенья,
К берегу тихо влекома,
Вижу, как он отступает,
Как, изменяясь, в тумане
Тает, становится смутным,
Словно и сам из тумана.
Голос пропал – и не крикнуть,
Руки и ноги сковала
Странная лёгкость, с которой
Только бессилье сравнимо.
Что мне сознанье свободы? –
Там – за туманом – пустыня,
Полная красок, движений,
Шорохов, тени и света.
Там я погибну от жажды!
Там я сгорю под лучами!
(Так утешаюсь в бессилье.)
Но невесомое тело
Не подчиняется воле:
Тихо за берегом. Тихо,
Как потерявшая вёсла
Лодка... И не остановишь!
1979
Воскресная Москва
Город прочту:
Пролистаю безвестные лица:
Здравствуй, безумная,
Здравствуй, чужая столица.
Умерли все,
С кем хотела бы я породниться,
С кем бы сумела
Последним куском поделиться,
С кем бы могла
В этой сутолоке передохнуть.
Город прочёл меня,
Городу скучно со мною –
Я не могу любоваться рекламной весною,
Этой блестящей эмалевой голубизною
Неба воскресного.
Только никто не воскрес.
Слово осталось,
А всё остальное забыли,
Иначе все воскресенья
Давно б отменили,
Но ничего не поделаешь –
Надо кому-то весной
Заново выдумать
Этот вот день выходной.
В город пойду.
Васильковое платье надену. –
Вдруг захотелось увидеть
Кремлёвскую красную стену.
Мне, не умеющей кланяться и унижаться,
Вдруг захотелось
К холодному камню прижаться!
Вот и осталось – уснуть и проспать воскресенье,
Жалко, конечно, роскошной погоды весенней...
– Вечность проспать,
Или лучше... прийти сюда...
Лет через триста...
И осмотреть эту местность
С дотошным вниманьем туриста.
1980
Холодно в Питере.
Холодно в Питере.
Холодно в комнате,
Холодно в свитере,
Словно в пустой коммунальной квартире,
Холодно в мире.
Ночью по Невскому шастает ветер,
В Летнем саду ни души.
Так обнимай меня крепче, герр Питер,
Только не задуши.
Лондон туманный,
Питер туманный,
Плачет буксир на Неве.
Дырка в Европу. Царь окаянный –
Лист на жёлтой траве.
И ни души – только духи да слухи,
Только усталые серые шлюхи
В грязном кафе,
Да стакан бормотухи...
Слушай, какие стихи?
Хуже бывало.
Не было плохо.
Стадо машин.
Улица Блока.
Лестница, вонь подгорелой картошки,
Мусорный ящик, драные кошки...
Холодно в Питере.
Холодно в Питере.
Холодно в шкуре,
Холодно в свитере.
1980
Пора одиночества
...хорошо бы собаку купить.
И.Бунин
Качается медленно сад Зодиака.
У ног моих тёплая дремлет собака.
Озябли ладони.
Озябла душа.
А жизнь хороша!
Свежа, как морозное яблоко детства,
Пестра, как осеннего леса соседство,
И сердце единой струною звенит –
Надир и Зенит.
Пора одиночества – странная штука –
Кругом суета,
Да не слышно ни звука,
И только шумит мне невидимый лес,
Царапая ветками кровлю небес.
1982
Ледяной туман дыханья,
Столбик белого огня,
Медленное колыханье
Вечереющего дня.
Синий час после заката,
Тень глубокая легла,
И туманна и крылата
Долгожданной ночи мгла.
Не согреться в этом доме.
Дверь закрою, газ зажгу,
Словно мышь в сырой соломе
Страх копается в мозгу.
Гость молчит, спросить не смеет –
Встанет, скажет – «Ну, пора».
Ледяной тоской повеет
Из вселенского двора.
1983
Слова неуклюжи
В бессильной попытке утешить,
Спасти от разора,
Остаться в покое навек.
Спускается вечер
На полуприкрытые шторы.
На землю промокшую
Медленно падает снег.
Забытый мотив –
Колыбельная. Синее платье.
Чужая утрата
Сильней, чем родная беда,
Пока не отыщешь слова золотого заклятья.
По чёрному – белым,
По снегу – ночная вода.
В пределах души совершается грустное чудо,
Врачующий раны уже исцеляется сам,
И детскую гордость внезапная лечит остуда,
Печаль и надежда – я знаю вас по голосам.
Свернулась калачиком
Узкая серая кошка,
Случайно замечу,
Как нежностью пойманный спит
Сердитый ребёнок,
И лунного цвета дорожка,
Касаясь лица,
По паркету во мраке летит.
1984
На переломе мороз – и зима
В центре недели,
И надвигается белая тьма
Первой метели,
И завершается вихрем ночным,
Гулом вокзальным –
Там, где не сладок отечества дым –
В дальнем и спальном.
Скоро в рифмованном бреде колёс
Мимо промчатся
Белая станция, сизый мороз,
Первое счастье.
Не провожайте –
Сегодня никто
Больше не нужен.
Снова я мёрзну в тяжёлом пальто –
Тамбур настужен –
Снежными вихрями бьют об откос
Крылья метели –
Звёзды и рельсы – смятенье колёс –
Ну, полетели!
1985
Бражник
Он летит ночной порой
В тёплом море мрака
На далёкий звёздный рой
В круге зодиака,
Ангел, бражник, страж ночной,
Дивное созданье,
Унося во тьму с собой
Тайну мирозданья.
1987
Сирень
Сирень перед грозой
Лиловая, как туча,
Сама – и мрак и зной
Над зеленью резной.
Растрёпанный, больной,
Уже почти плакучий
Вот-вот ударит сад
Сиренью проливной.
И молниям вверху
Тотчас же станет тесно,
Когда одна взлетит
Из дымного куста,
И в землю, и с земли,
То косо, то – отвесно
Невероятный дождь
Пойдёт хлестать.
1987
Дело доделано,
Сказано слово,
Слава худая
И добрая слава,
Словно ищейки, идут по пятам.
Хочешь, полцарства отдам?
Рано заглядывать в чёрные воды –
Выстрадать право любви и свободы
Робкому сердцу вовек не дано.
Кружится памяти веретено,
Пряжу мотает, тихо жужжит...
В пальцах у Пряхи
Нитка дрожит.
1987
Вот и всё: дома качнулись,
закружилась голова,
в тёмном небе повернулись
медленные жернова.
Значит, зёрна станут прахом,
тонкой ласковой мукой,
пищей мученика, страхом,
мёртвым сердцем под рукой.
Причастимся хлебом чёрным,
водку в кружки разольём,
приносимым в жертву зёрнам
колыбельную споём:
сон – спасенье, спите, дети,
не проснуться на рассвете
лучше, чем страдать потом
и жалеть о прожитом.
1987
Как зачарованный стоишь
И не отводишь взгляда:
Окно, распахнутое в тишь,
На мотыльковость сада,
На прихотливую игру,
Круженье и мельканье,
В листве – узорную дыру,
Прореху в тонкой ткани.
Пока ещё не спета тишь,
И белая страница –
Тревожно шепчет: улетишь
И станешь саду сниться.
1988
Сквозь эту тяжёлую землю времён
Теперь не пробиться ни сердцу, ни взгляду,
И даже свободного слова закон
В бессилии перед законом пощады.
Поэтому я ничего не скажу,
Не выдам души изумлённому слову.
Рукой заслоню, от любви пощажу,
И не попрошу себе права иного.
Так несправедливо ходить по земле,
По скользкой, веками утоптанной глине,
Не быть, не родиться, остаться во мгле,
Намёком на вздох в ослепительной сини.
Прикованный к стулу чудак Прометей
Следит, как с ветвей осыпаются латы, –
Кому рассказать про отвагу детей,
Про ветер бессмертья, про бремя расплаты.
Кому рассказать? – Только не расскажу,
Оставлю Ассирии клинопись птичью. –
Будь проклято всё, чем я так дорожу
Во славу рассудка, во имя приличья.
Всё раньше темнеет, всё глуше болит
В расхристанной сини небесная рана.
Сказать не желает, молчать не велит,
Лишь в стёкла стучится да каплет из крана.
1989
Катамаран
Опять ответа нет...
Излом карагача
Плывёт из-под луны
На гладкий склон бархана,
На дрожь воздушных струй –
Так зыблется свеча
И медленно скользит
Близнец катамарана.
Среди застывших волн
Змеиная тоска
От пистолетных нор
К запястьям подступает,
Ни плыть, ни утонуть,
Ни на весла налечь,
Ладони не разжать:
Песок – тоска такая!
Когда меня опять
Проглотит океан,
И стану я волной –
Сестрой катамарана, –
Песок и соль во мне,
Песок и соль на дне –
Всё остальное блажь,
Мираж, фатаморгана.
1989
Ольга Чугай.
Судьба глины. М.: Советский писатель, 1982.
Светлые стороны тьмы. М., 1995
┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈